Д.Ю. Я вас категорически приветствую. Иван, добрый день.
Иван Диденко. Дмитрий Юрьевич, добрый день.
Д.Ю. Чувствую новости с фронтов по борьбе с Шекспиром.
Иван Диденко. Смотрите, почти год назад мы встречались с вами. И я не хотел ходить к вам просто так. Если я даю какое-то обещание, я стараюсь его сдержать. И мне хотелось прийти и сказать: “Я сдержал”. И вот этот небольшой талмудик...
Д.Ю. Однако.
Иван Диденко....О восьмидесяти страницах, это и есть новый перевод “Ромео и Джульетты”, который я закончил, ну, где-то месяц назад. Примерно. Сейчас я его дорабатываю. То есть, там есть какие-то шероховатости, которые нужно редактировать. Но от начала, до конца текст уже читаем. Текст уже находится у людей на руках в электронном виде. Сейчас идет разговор о том, чтобы отдавать его в редактуру и готовить к печати книжки. А к вам я пришел... Да.
Д.Ю. Есть ли издатель?
Иван Диденко. Нет, пока нет никого.
Д.Ю. Могу познакомить с интересными людьми.
Иван Диденко. Я знал, что я пришел в нужное место. Но я к вам пришел не только для того, чтобы хвастаться, что мне это удалось. Хотя несколько раз я пытался покончить с собой, нанести тяжкие увечья Шекспиру. Ему повезло, что он жил в другое время потому, что многие моменты я начинал с крайне нелицеприятных выражений в его адрес, как такое в принципе можно было написать. Особенно, где на страницу каких-то прилагательных эпитетов и заковыристых слов, в которых ты не понимаешь ничего. А ты их должен не только перевести, но и обнаружить в них некий смысл. И работа была... Скажем так, хорошо, что я не знал когда начинал ее, о том, каков будет объем этой работы. Вот ремонт начинаешь на даче, хорошо, что ты не знаешь, что тебя ждет. Так и здесь. Но я за что еще хочу вам сказать большое спасибо, что непосредственно после вашего ролика, как я и тогда говорил...
Д.Ю. Нашего ролика.
Иван Диденко. Вашего ролика. Я получил колоссальны отзыв от зрителей, они помогали и словом, и делом. Потому, что еще до выхода книги 800 человек на нее подписались. У меня не было шансов остановиться. Мне пришлось идти до конца и биться до конца. Сегодня мне хотелось бы поднять тему, касаемо этого перевода, которая, я надеюсь, развлечет и вас, и публику, и меня. Потому, что так глубоко погрузившись в текст, мне удалось найти в нем какие-то чрезвычайно острые, никогда не переведенные, никогда не озвученные моменты, такие секреты Шекспира. Что он, где оставил. И именно об этих мелочах я и хотел поговорить. Не концептуально, о чем это произведение, как погибли Ромео и Джульетта. Это важно, требует размышления, но меня, почему-то, больше возбуждают эти вот потрясающие мелочи, на которые я натолкнулся. И еще, что интересно, люди, которые это переводили до меня, они эти мелочи часто упускали. То есть, на мелкие вещи они не обращали внимания. Есть непонятное слово, они его как-то так берут и не переводят.
Ну, как бы, кто заметит это слово? Подумаешь, там написано про рыбу. Разговаривает мать с Джульеттой и рассказывает, как ей сегодня вечером на балу нужно познакомиться с Парисом, который к ней сватается. И говорит: “Парис, он такой прекрасный”. И вдруг говорит про какую-то рыбу. В переводе Пастернака это звучит, она говорит: “Как рыба - глуби (в смысле глубины), с той же силой самой картина требует красивой рамы, и золотое содержанье книг нуждается в застежках золотых”. Так и человек требует украшения. То есть, золота на нем, чтобы он выглядел подостойнее. Причем здесь рыба - непонятно. Я, доходя до этого места, тоже вижу эту рыбу и понимаю, что смысла в ней нет никакого. В результате выясняется, что мать говорит следующее: “Не нужно рыбу в море украшать, нам в глубине ее не увидать, но книга, как и человек, нуждается в изящных украшеньях. И в книге тем история ценна, чем больше золотом украшена она”. Это уже мой текст. Принцип в том, что рыбу в глубине никто не видит и по фигу, как она выглядит. А вот человек должен быть красив. Мелочь, глупость, но это показывает на общий алгоритм того, как люди относились к тексту. Ну, рыба и рыба. Я напишу: “Рыба любит глубину, а картина любит красивую раму”. Вот это уровень перевода. Люди не утруждались, и таких мест в произведении десятки. Вот именно о таких маленьких зернышках, которые я обнаружил, я сегодня и хочу поговорить.
Д.Ю. Два тезиса. Мастерство – это всегда внимание к мелочам. Это вот самое важное потому, что и мастер и не мастер делают одно и то же, у этого чуть-чуть докручено, чуть-чуть в каждом месте, а конечный результат всегда другой. Это раз.
Иван Диденко. Мне льстит, что вы поставили меня выше Пастернака, безусловно.
Д.Ю. Применительно к Пастернаку, безусловно, он там поэт, вершина и все такой. Но там, как мне кажется, могло быть следующее, что для него изготавливали подстрочник. А с людьми, которые изготавливали подстрочник, может такое статься, он не сильно плотно общался. И не спрашивал, про что тут. А наблюдая готовый текст, он это облачал в стихотворную форму, что ему этот текст навеял. Не размениваясь на всякую ерунду. Может быть такое.
Иван Диденко. Нет, так и было. И у него не было Google Переводчика. У него не было доступа к тому количеству словарей, которые есть сейчас. То есть, ты можешь любое старинное слово, посмотреть всю его подноготную. Поискать все, что угодно. Мало того, у тебя перед глазами есть с десяток разных переводов, ты можешь посмотреть, как люди понимали эту сцену и что они написали. Например, у кого-то подглядеть. Я ни у кого рыбу не подглядел. Это мое личное. Рыба моя целиком.
Что я нашел в тексте того, что выходит за рамки нашего о нем представления? У нас о текстах Шекспира есть представление, что они канонические, очень строгие, очень красивые по языку, такие пафосные в определенной степени. Что бы там ни происходило, все говорят пафосно. Слуги говорят пафосно, все, все, все. На самом деле нет. Текст Шекспира изнутри до того не однороден, он не однороден до судорог. Я сейчас объясню, что я имею в виду. Ты читаешь текст на английском языке, худо-бедно по нему идешь. Нормальные люди, нормально говорят, нормальными словами.
И вдруг один из героев начинает говорить как фашист. Они говорят очень красивым языком, и вдруг Бенволио в один из моментов, Ромео спрашивает его: “Как мне быть? Я влюблен, как мне избавиться от этого чувства?” Над ним шутят, но это не важно. Бенволио говорит: “Be ruled by me”. Уже смешно. Как Шекспир может написать “Be ruled by me”? Это какой-то язык подонков. Ты читаешь дальше: “Be ruled by me. Forget to think of her”. Ромео спрашивает: “Как мне ее забыть?” Он говорит: “By giving liberty unto thine eyes”. Это текст Шекспира. Соответственно, также тупо, как говорит Бенволио, нужно переводить. Я не знаю, я написал: “Даванием глазам свободы, узри других девиц обводы”.
Д.Ю. “Даванием глазам свободы” – это сильно.
Иван Диденко. Ну: “By giving liberty unto thine eyes”. То есть, у многих персонажей в какие-то моменты язык становится то смешной, то нелепый, то глупый. Вдруг Парис в какой-то момент... Парис, это родственник князя, в какой-то трагический момент начинает говорить не то, чтобы рэп, но он начинает рифмовать слова друг за другом и это звучит очень смешно. Я это на русский перевел, как: “Когда кругом у нас война, мешает сватовству она”. Дурацкая фраза, звучит она по-дурацки. Но там именно “война” и “сватовство” срифмованы в такой последовательности. Это звучит глупо в рамках текста. Но как глупо звучит, так глупо я и перевожу. И таких моментов множество, когда персонаж говорит не пафосно, а ужасно смешно, нелепо или глупо. И заканчивает Бенволио следующим текстом, Ромео ему говорит: “You can't teach me to forget”. Бенволио отвечает: “I'll pay that doctrine or else die in debt”.
Д.Ю. Даже затрудняюсь, как это.
Иван Диденко. “Я буду продвигать эту идею или я умру перед тобой в долгу”. Но как это звучит: “I'll pay that doctrine or else die in debt”. И таких моментов множество. И мне кажется, что важно их сохранить. Никто из переводчиков не сохранял. Может быть потому, что у них не было именно английского текста перед глазами. А если перевести на русский, уже не будет так смешно. Именно в звучании такая ерунда. Я, переводя, старался эту глупость полностью сохранять. Я не помню, в тот раз, когда я к вам приходил, привел ли я этот пример, поэтому приведу его еще раз. В самом начале произведения. Я уже рассказывал, что там много есть скабрезных пошлостей, что слуги меряются причинными местами, таким образом, пытаясь затеять ссору.
И я дошел до момента, где слуге дали документ и сказали: “Пойди по этому списку, пригласи к нам гостей домой”. Он берет в руки список, он не умеет читать, он говорит очень короткий текст, который должен быть шуткой. Я вам прочту сначала перевод Пастернака, а потом свой. Слуга говорит: “Обойди по списку, обойди по списку. А кто поймет этот список? Может быть здесь написано дело сапожника - аршин, а дело портного – колодка. Может быть здесь написано, что рыбу ловят кистью, а крышу красят неводами. Скажи гостям, чье имя здесь стоит, а как мне прочесть это имя?” Смешно?
Д.Ю. Ну, так. Как-то скромно.
Иван Диденко. Вообще не смешно. Я беру этот текст, я же должен его перевести. Я могу перевести как Пастернак, просто переписав друг за другом то, что каждый профессиональный человек, там сапожник или кто-то, использует чужой инструмент. Но я не понимаю в чем шутка. Театр Шекспира должен быть смешной. Я лезу в словарь и выясняется, что каждый инструмент, который они используют, обозначает мужской половой орган. И выясняется, что один из них, условно говоря, пользуется органом другого. То есть, идея шутки в этом, как-то ее нужно перевести.
Д.Ю. Я бы уточнил для граждан. Мы говорили ранее, повторим еще раз, что тексты у Шекспира достаточно грубые. И, я бы сказал, изобилуют похабными аллюзиями всякими.
Иван Диденко. Чудовищными.
Д.Ю. Которых наши глубокоуважаемые переводчики изо всех сил старались избежать. Может не понимали, а может, старались избежать.
Иван Диденко. Почему? У нас была, например, Екатерина Савич, если я ничего не перепутал, у которой были довольно пошлые шутки, очень пошлые. То есть, это у нее был текст, что: “Он видно там под деревом застыл...” Забыл... Короче говоря, у нее пошлостей достаточно.
Д.Ю. Ну, то есть, есть подозрение, что она не сама их придумала, а они все-таки в тексте были?
Иван Диденко. Безусловно. Итак, вариант, как вернуть исконный смысл в текст Шекспира: “Обойди по списку, всех, кто здесь написан. А кто прочтет мне, что здесь написано? А может тут сказано, что у трубочиста в штанах портновский метр, а у пахаря садовый шланг, а у портного огромный болт, а у пекаря простой карандаш”. То есть, по крайней мере, актер, который играет это со сцены, может все это продемонстрировать. В том числе несчастного пекаря, у которого всего лишь простой карандаш.
Д.Ю. Так понятно хоть о чем речь.
Иван Диденко. Так понятно. Собственно говоря, именно воскрешением всего того, что было похоронено в этом тексте, я и занимался. И бился об это головой до крови, просто уже до посинения. Поэтому количество юмора, вытащенного в тексте, оно велико. Я потом приведу еще один дорогой мне пример. Значит, я вот не хочу сейчас рассказывать всего того, что здесь есть. Потому, что здесь очень много, я не хочу вас переутомить. Много есть моментов, которые очень сильно меняют восприятие сцены. Например, мать советует Джульетте познакомиться с Парисом. Долгая сцена, где она рассказывает про рыбу, про то, как он придет сегодня. И сцена заканчивается у Пастернака тем, что Джульетта говорит: “Да, конечно. Я с ним познакомлюсь, но я просто исполняю ваш приказ”. Как-то так: “Только ради вас. Я исполняю ваш приказ”. В действительности Джульетта говорит следующее: “Я на него взгляну, коль так угодно вам. Но я не стану прилагать усилий боле, чем значит ваше мненье в этом разговоре”. Она говорит: “Я конечно посмотрю, но буду стараться ровно настолько, насколько для меня важно ваше мнение в этом деле”. Она плюет ей в лицо. В первой же сцене обозначается не то, чтобы конфликт между дочерью и матерью, а просто лютая ненависть, которая приводит потом к тому, что мать дочь уничтожает: “Я с тобою покончила”. Вроде бы Пастернак тоже перевел, что: “Я это сделаю по приказу”. Но у Шекспира конкретно написано вот так.
Есть места, где я просто до боли в зубах был дословен во всем, включая и эпитеты. И что очень важно, количество повторений одного и того же слова. И если у Шекспира персонаж говорит: “Как, как, как, как, как?” Пять раз. Я и пишу пять раз. Никто не пишет пять раз. Это смешно конечно, но зачастую такое количество показывает какие-то важные вещи. Например, то, что человек начинает выходить за рамки бытового состояния, он немножко не в себе, он сходит с ума. Поэтому их тоже важно сохранять. Здесь никогда не знаешь от чего можно отказаться, а что можно сохранить.
Еще момент. Встреча Ромео и Джульетты на балу. В тот раз мы говорили о том, что встреча странная, что все ее видят. Они демонстрируют то, что они познакомились, целуются, танцуют. То есть, это вообще очень странно. Это видят все присутствующие на балу. И вот текст, с которым Ромео подходит к Джульетте, он оказался очень странным. Таким же странным, как я и думал. Если у Пастернака, это пафосное: “Я ваших рук рукой коснулся грубой. Чтоб смыть кощунство, я даю обет: К угоднице спаломничают губы и зацелуют святотатства след”. Не важно, что вы ничего не поняли. Красиво и очень поэтично. Я еще до того, как сел за этот перевод, у меня был следующий вариант: “Прости меня, в толпе случайно тебя рукой коснулся впопыхах. Теперь тебя я в губы поцелую во искупление греха”. Джульетта отвечает: “В толпе так много столкновений и здесь твоя беда невелика, но если я доверюсь ощущеньям, мне кажется, была то не рука”. Да, такая чудовищная пошлость, где Джульетта издевается над Ромео. Я отказался от этого варианта потому, что он был, скажем так, моим пожеланием. Мне хотелось, чтобы они так встретились. И я отдался в руки Шекспира, чтобы последовать за его вариантом встречи Ромео и Джульетты.
Значит, как Шекспир это себе представляет. Ромео говорит: “О, если я своей рукою недостойной случайно согрешил, твоей руки коснувшись, то я уверен, что смогу я вымолить прощенье, тебя поцеловав во искупленье”. На что Джульетта отвечает: “О, добрый странник, в этом нет нужды для искупления греха, твоей руки тебе вполне довольно”. Условно говоря, там шутки не сильно мягче, чем я предполагал. И дальше, по списку, она над ним довольно сильно глумится, скажем так. Именно в том ключе, что его рука ему подходит гораздо больше, чем любые извинения, на которые он рассчитывает. Разумеется, что зал ржал в этот момент, как он и должен ржать. А вариант Пастернака вызывает такую, в общем-то, зевоту, и непонятно за чем следить. Люди не живые, они не шутят, они ничего не имеют в виду, они не понимают, что происходит. Мертвое, все мертвое. Вот, как бы, с этим я и боролся. На этом заканчивается часть, которая говорит о шутках.
Сейчас я хочу перейти к трагизму. В одном из фрагментов Меркуцио, который тоже родственник князя, который люто за что-то ненавидит Ромео и пытается всячески его подставить, присутствует при том, как к Ромео пришла кормилица Джульетты договариваться о браке. И когда Меркуцио понимает, что она пришла договариваться о какой-то тайной встрече... Даже Бенволио кричит, что: “Кормилица затащит Ромео на какой-нибудь ужин”. Вдруг Меркуцио кричит, в обычном переводе: “Сводня, сводня, сводня! Взять ее!” Ромео спрашивает: “Что такого ты увидел?” Он говорит: “Я увидел старого зайца, который для похлебки уже не годится, а только в пирог”. Чего? Какой заяц, какая сводня? Мы берем текст, мы берем словари. И мы видим, что сводня в том слове, которое написано, это женщина, содержащая бордель. То есть, сутенер, но женского пола. Я не знаю, как это назвать.
Д.Ю. Бандерша.
Иван Диденко. Как зовут хозяйку борделя, я не в курсе?
Д.Ю. Мадам.
Иван Диденко. Будет кричать “мадам” – не понятно. Но суть в том, что не сводня в том смысле, что женщина, помогающая соединить сердца, а сутенерша, по большому счету. Уже не проходит. Потом заяц. Какой заяц, какой пирог? Выясняется, что заяц и шлюха звучат на слух одинаково. Пишутся по-разному. По сути дела он называет ее шлюхой. Кстати, у Екатерины Савич, он тоже называет ее шлюхой вместо зайца. Она правильно все пишет. Но как это написать? Написать “сводня” – не получается. Написать “заяц” – не получается. Заяц в нашем сознании со шлюхой никак не коррелирует. И вот ты сидишь и ломаешь голову, как в русском варианте передать то, что Меркуцио при всех на площади орет: “Владелица борделя, сутенерша, старая шлюха!” На глазах у изумленной публики на площади.
Д.Ю. Но ловко это маскирует.
Иван Диденко. Но ловко это маскирует. Соответственно ты сидишь и бьешься несколько дней, как это дело сделать. Бенволио говорит: “Она затащит его на какой-нибудь ужин”. Меркуцио: “Шлюха, шлюха, сводня. Старая дырявая сводня, взять ее!” Ромео: “Что ты такого увидал?” Меркуцио: “Я говорю, что это старая шлюпка. И у нее старые сходни. И нет такого дурака, который бы залез на эту старую поношенную шлюпку”. То есть, мы это обернули в такое, иное пространство. Мы полностью сохранили ту игру, которую задавал Шекспир. Мы оскорбляем, прикрываясь какими-то другими словами. Мне пришлось убрать зайца. Рыбу я не убрал. Зайца я убрал, но я сохранил именно ту игру, которую предложил Шекспир. Казалось бы, что такое мелочи? Ты сохранил какие-то одно-два слова. А что это меняет?
Между прочим, это меняет очень многое. Одно прилагательное может изменить всю сцену, понимание всей сцены. Привожу пример. Ромео уже убил, заколол Тибальда. Его уже изгнали из Вероны в Мантую, и он прячется в келье у брата Лоренцо. Приходит брат Лоренцо сообщить, что он не к смерти приговорен, а изгнан. И вот брат Лоренцо ему говорит, что он изгнан. И Ромео говорит: “Как? Я изгнан. Мой мир здесь, в Вероне”. Чтобы мне не быть голословным, он говорит: “Мой рай, он только здесь, с Джульеттой рядом. Но так выходит, что любая собака, мышь, любое гнусное создание с Джульеттой рядом может жить и лицезреть ее. Ну, а Ромео – нет. Какая в этом справедливость? Да даже у навозных мух есть справедливость. Они свободно могут касаться ее прекрасных рук и воровать благословение ее губ. У мухи трупной это право есть, но у Ромео - нет”. Там написано “Corps Fly”. Переводчики пишут это как какие-то мотыльки, мушки касаются ее, ползают по рукам. Нет. Он пишет “гнусные, мерзкие твари”, трупные мухи могут по ней ползать...
Д.Ю. По губам.
Иван Диденко. По губам нежнейшим. “А я – не могу”. И это совсем другой персонаж. Всего лишь, что пара прилагательных. И не мотыльки или мушки, а “Corps Fly”, трупные мухи, ползают по губам Джульетты. И уже Ромео становится другим персонажем. Каким-то совсем не таким, каким он нам нравится. Он какой-то монстр, он какой-то странный. Поэтому одно-два прилагательных меняют, по сути дела, настроение всей сцены или одного отрывка. И очень сильно меняют характер персонажа. Конечно же переводчики, которые писали прекрасную романтическую сказку, не могли понять, почему трупные мухи ползают у нее по губам. И они как-то это нивелировали. Хотя там конкретно, никак нельзя это прочитать по-другому, “Corps Fly”. Вот, соответственно, и это я пытаюсь сохранять.
Д.Ю. Цензура – зло. То есть, это извращает вообще весь смысл на корню. Весь смысл.
Иван Диденко. А весь, от начала, до конца, он вообще другой. Когда, например, Ромео венчается с Джульеттой в церкви у брата Лоренцо, конкретный дословный текст... И брат Лоренцо хорош, он начинает сцену с того, что говорит: “Пусть небеса благословят ваш брак, чтоб нам впоследствии о нем не пожалеть”. Уже смешная фраза. Ромео говорит: “Аминь. Аминь. Какая неприятность ни случится, клянусь, я ни о чем не пожалею. Искупит все одно мгновенье с ней. Соедини нам руки и сердца, а там хоть смерть пожрет любовь, мне все равно, лишь бы успеть назвать ее своей”. Вот “смерть пожрет любовь”, так написано у Шекспира. Дословно. И у нас вообще другой персонаж, которого мы никогда не знали. Не помню, как написал Пастернак, но не таким образом. Соответственно, та работа, которую я проделывал, проходя по тексту, помимо того, что делал перевод, я еще натыкался на те вещи, которые выходят далеко за рамки объяснимого. Когда герой говорит так, что у тебя волосы шевелятся на голове, и ты вынужден это записать. То есть, это была та цель, которую я перед собой ставил – не терять того, что написал Шекспир. Наверняка я что-то упустил. Для того, чтобы не упустить, надо иметь за спиной команду из переводчиков, филологов. Коллектив, который будет помогать. А здесь ты все делаешь...
Д.Ю. Я подозреваю, Иван, они набросятся.
Иван Диденко. Да пускай набросятся.
Д.Ю. Это только пользу несет, коллективный разум.
Иван Диденко. Здесь история следующая. Я не могу соперничать с Пастернаком по красоте слога. Это физически невозможно. И есть места, которые я страшно завидую, что у него так написано. Я так не могу написать. Потрясающе красиво. Но то количество фактов и аспектов, которые я обнаружил в тексте, мне кажется, за них можно простить не столь красивый стиль. Он нормальный, он читаемый. К тому же текст нужно дорабатывать. Я как раз сейчас этим занят. Я дошел до того уровня взаимодействия с текстом, что читая его с листа я не слышу разницы. Я его целиком начитал в видеопрочтении, от начала до конца, 3 часа 6 минут. И сейчас сижу и “отслушиваю” текст с экрана, уже на слух помечаю места, которые нужно сделать более ровными. Это такой новый этап. В идеале, конечно, если бы были ресурсы и возможности, было бы здорово, если бы это были артисты. И ты их слушал, и ты еще точнее правил текст, чтобы он еще сценически был более интересен. Но делаю то, что могу делать на данный момент.
Был момент в произведении, которого я сильно ждал. Это момент, где папа топчет ногами Джульетту. Когда она отказалась выходить замуж за Париса, сказала: “Я лучше выйду за Ромео”. В прямом смысле слова сказала. И он ей объясняет, что она не права. И в переводе Пастернака он это делал довольно грубо, он говорил: “Тварь, холера, падаль. Тебя я на веревке притащу. Если ты мне дочь, то выйдешь замуж, а если нет – скитайся, голодай”. Согласитесь, достаточно жестко.
А теперь посмотрим, что написал Шекспир. Приходит отец в спальню к Джульетте. Там уже мать, мать ей сказала: “Выйдешь за Париса”. Она сказала: “Не выйду”. Приходит отец и спрашивает сеньору Капулетти: “Дочь согласилась исполнить мой указ?” Леди Капулетти: “Нет, не согласна и в ответ благодарит. Нам лучше было дуру обвенчать с могилой”. Хорошее начало. Здесь все дословно. “Нам лучше было дуру обвенчать с могилой”. Капулетти: “Постой-ка, погоди жена. Стой, погоди жена”. Это те повторения, о которых я говорил. Такая же конструкция в английском. “Стой, погоди жена. Как не согласна? Она за шанс такой не благодарна и не гордится этим предложеньем и не способна выгоду свою понять? Не рада, что мы ей нашли достойного такого жениха?” Джульетта: “Не рада, что нашли, но рада, что искали. Как я могу быть рада тому, что ненавистно? Но все же благодарна вам за ненависть, коль от любви она”. Капулетти: “Как, как, как, как? Дурацкие такие рассужденья. Не рада я тому, что вы нашли. Не рада я тому, что ненавистно. Благодарю, все это от любви. Берешь себя ты в руки и в следующий четверг идешь с Парисом в церковь. Или тебя я на веревке притащу. Холера, падаль, дрянь, ты девка подзаборная, уродливая тварь!” Леди Капулетти: “Фу, фу. Ты что, с ума сошел?” Джульетта: “О, добрый мой отец, прошу вас на коленях. Позвольте слово мне сказать”. Капулетти: “Да чтоб ты удавилась, дрянь мелкая, своенравная паскуда. И заруби-ка на своем носу, в четверг идешь с Парисом в церковь. Иначе видишь ты меня в последний раз. Молчать, не говори и ничего не отвечай”. Она же про Ромео хочет сказать. “Не то уж руки мои чешутся. Мы сокрушались, что Бог нам дал ребенка одного. Но оказалось, что и это слишком много. Иметь такую дочь, как видится, проклятье. Чтобы глаза мои не видели паскуду”.
Д.Ю. Сурово.
Иван Диденко. Да Пастернак ребенок просто. Я сижу, перевожу и понимаю, что это не может не влиять, это тяжело. Отец не просто бранит дочку. А это я не знаю, как назвать.
Д.Ю. Обкладывает, назовем.
Иван Диденко. То есть, фактически он говорит ей... Страшнее что-нибудь придумать нельзя.
Д.Ю. От отца особенно.
Иван Диденко. От отца особенно. Который два дня назад говорил, что: “Я души в ней не чаю. Я ни в чем не намерен настаивать и замуж ей идти рано, может годика через два”. Любимая, единственная дочь, остальные умерли. “Боготворю”, - говорит он. И соответственно мы видим через два дня такой вариант. Очень неприятно. И даже я сейчас старался не говорить о главных персонажах. Не говорить о Ромео, о Джульетте, о Монтекки, о Капулетти. Я говорил только о второстепенных моментах, которые я обнаружил. Но даже то, что я сейчас рассказал, на мой взгляд складывается иная картина атмосферы произведения. Где и страшно, и остро, и смешно, и пошло от того, чего мы никогда в этом произведении не видели. И в абсолютно подавляющем количестве моментов я старался идти за словом Шекспира, за ритмом Шекспира, за текстом Шекспира. Уверен, разумеется, ошибки были, но то, что вскрылось, оно стоит того.
И вот, наверное, последнее, что я представлю. Это момент, который мне чрезвычайно дорог. Я когда работал с текстом... Я занимаюсь текстом, наверное, уже больше 10 лет. Я всегда пропускал мимо ушей таких персонажей, как слуги. Ну что там где-то в конце сцены он вышел с подносом, какую-то ерунду ляпнул, вякнул. Нигде их никогда нет, ни в фильмах, ни в спектаклях. Какие-то странные люди. Но, так как я перевожу, я же дошел до них, мне же надо понимать, что происходит. Они мне доставили такое удовольствие. Это такие пошляки, это наслаждение, это украшение сцены. Там был момент, когда один из слуг говорит, они организуют праздник в доме Капулетти, и говорит: “Слушай, у меня к тебе просьба. Припаси мне со стола, пожалуйста, марципановую попку. А потом попроси швейцара пустить сюда...” И дальше он называет по имени двух женщин, двух девушек. Одну из них зовут, прямой перевод: “Наждачка Сюзанна”. Ну, понятно, на что намекается. “Точилка Сюзанна”. “Точилка”, “наждачка”. Какая-то Сюзанна и какая-то Нелли. Я долго думал, как перевести и написал “шершавая Сюзанна”. “Попроси привести сюда шершавую Сюзанну”. “Наждачка” - некрасиво. Все моменты, где слуги что-то говорят, они всегда с тонким юмором и философским подтекстом. Таким очень...
Д.Ю. Коммент фактически.
Иван Диденко. Фактически, да. И есть сцена, где и Пастернак, и Щепкина-Куперник, и Савич не справились с тем, чтобы вычернить шутку, которая в этой сцена заключена. На мой взгляд, это провал. Особенно учитывая то, что эта комичная сцена заключает одну из самых трагических сцен в произведении. Это когда умерла Джульетта. Все страшно кричали, все страшно орали. И вот они все ушли на кладбище, и остаются слуги, которых позвали играть на свадьбе. А свадьбы не будет. И они остаются с музыкальными инструментами, чем-то украшенными, и понимают, что им не заплатят. И вот после трагической сцены начинается маленькая комическая зарисовка. Как слуги пытаются понять заплатят им или не заплатят, и как им в этой ситуации быть. Я эту зарисовку хочу вам прочитать.
Капулетти:
- Все то, что мы готовили на свадьбу, теперь пойдет на похоронный стол. Вместо радостной мы грустную мелодию сыграем. И светлый праздник обратим в поминки.
Все уходят, остаются слуги. Первый музыкант:
- Что же на теперь, зачехлить инструменты и уйти?
Кормилица:
- Честнейшие, добрейшие музыканты, ох, зачехляйте, зачехляйте. Вы же видите, какой жалкий случай приключился.
Кормилица тоже уходит, остаются музыканты. Первый музыкант:
- Если честно, то все равно, за это нам надо бы возместить.
Входит слуга Питер:
- Музыканты, ох музыканты! “Радость сердца”, “Радость сердца”! Вы спасете меня, только если сыграете “Радость сердца”.
Первый музыкант:
- Почему именно “Радость сердца”?
Питер:
- О, музыканты, потому, что мое сердце от грусти разрывается на части. Сыграйте мне любую веселую ерундовину, чтобы утешить меня.
Первый музыкант:
- Никакой ерундовины и никакого веселья. Теперь, говорят, для этого не время.
Питер:
- Значит, вы не сыграете?
Первый музыкант:
- Нет.
Питер:
- Но я вас кое чем за это награжу.
Первый музыкант:
- Чем ты нас наградишь?
Питер:
- Ну, не деньгами, уж поверьте, а чем-то более ценным. Я стану называет вас великими менестрелями.
Первый музыкант:
- Тогда я стану называть тебя великим тупицей.
Питер:
- Тогда я достаю свой величественный кинжал и возлагаю его на твою тупую башку. При этом без всякой партитуры я вас сначала “отреминорю”, а потом “отдомажорю”. Вы уловили мою тональность?
Первый музыкант:
- Вы нас “отреминорите” и “отдомажорите”. Хорошо, что не “отфортепьяните”.
Второй музыкант:
- Умоляю тебя, убери свой кинжал. И, напротив, призови свое остроумие.
Питер:
- Если я призову свое остроумие, то вам точно не поздоровится. “Заостроумлю” каждого остротами и дам железной шуткой по лбу между глаз. А ну-ка отвечайте мне как мужчины. Если сердцем ты тоскуешь, умираешь ты от скуки, то хандру твою прогонят музыки серебряной звуки. Почему звуки серебряные, а? Почему у музыки серебряный звук? Что ты скажешь любезнейший Джино-гитарино?
Музыкант:
- Сэр, потому, что у серебра такой сладкий и чистый звук.
Питер:
- А что скажешь ты, почтеннейший Валентино-мандолино?
Второй музыкант:
- Я скажу, что звук серебряный потому, что музыканты играют за серебро.
Питер:
- И это хорошо. А что скажешь ты, искуснейший Марко “большое горло”?
Третий музыкант:
- Право, я не знаю, что и сказать.
Питер:
- Ах какая жалость. Это такое упущение. Вы певец и поэтому я помогу вам. Я произнесу это за вас. Звуки музыки такие прекрасные и серебряные потому, что золотишка вам за вашу работу никогда не видать.
И уходит. Первый музыкант:
- Какой отвратительный тип.
Второй музыкант:
- Да ну его. Давай пойдем вовнутрь, дождемся похоронную процессию и поужинаем.
Это шутка, которая была разыграна. Никто ее не написал вообще. Этой шутки нет. Там написан бред. Вообще не смешно. Я не буду сейчас, чтобы не мучить, зачитывать. Кому интересно, могут найти этот момент в произведении и посмотреть, что написал Пастернак. Это слезы.
Д.Ю. Ну, некоторым образом слово “отфортепьянить”. Я не знаю, тогда пианино было, нет? В те времена.
Иван Диденко. Там было тоже что-то связанное с нотами: “Я вас от... Нотами чего-то сделаю”. Но, если брать ноту “до”, не сказать, что я вас “отдорю”. Соответственно, нужно было найти какую-то словесную формулу, чтобы было понятно, что он их музыкой будет... Поэтому “отреминорю” и “отдомажорю”...
Д.Ю. Я все понимаю. Просто не знаю, было ли в тот исторический момент пианино или нет?
Иван Диденко. “Отклавесиню”, это уже не важно. “Отмандолиню”, тоже неплохо. Поэтому по желанию можно заменить. “Отмандолиню”, это еще смешнее. “Оттрамбоню”. Вариантов может быть много. Соответственно, эти крохи, я их собирал по произведению.
Д.Ю. Чувствую, удачно.
Иван Диденко. Я не могу сказать, что недоволен тем, что получилось. Еще один интересный момент. Всем, наверное, интересно, чем закончилось произведение, какой вы нем смысл. Я не буду его озаглавливать, но я скажу одну вещь. Для меня смысл произведения открылся тогда, когда я дописал в нем последнее слово. Не поверите. Я просто уже в обморочном состоянии заканчивал последний акт. Это была ночь, я падал. В прямом смысле слова. Я просто писал, писал. Когда я дал жене почитать, сам прочел последний лист, она говорит: “Ты понимаешь, чем закончилось?” Не тем, чем мы думали. И вот в последних строчках вдруг выяснилось, что там образовался смысл, которого мы не ждали. Поэтому не было такого, что мы заранее знали, чем кончится. Герои жили в процессе перевода, как живые. Ты шел по линии каждого из них, пытаясь понять, к чему он ведет. И когда в последних строках мы увидели, что произведение заканчивается вообще не так, как мы думали. Нет, все умерли, в этом смысле не изменилось. Имеется в виду, куда Шекспир сместил акцент смысловой. Скажем так, я порадовался, я бы такого не придумал. Моей фантазии такому концу... Я бы не смог сам нафантазировать. Поэтому меня это очень сильно вдохновило.
Еще хотел прокомментировать. Меня часто спрашивают, почему англичане не читают на английском языке так, как я трактую. Причин несколько. Причина первая в том, что англичане этот текст вообще читают редко. Мало того, англичане, но еще и люди, для которых английский не родной язык. Сам по себе текст в прочтении очень сложен, так как там есть много слов, которых в сегодняшнем обиходе нет. А часть слов, например, слово “you”, оно из другого количества букв и по-другому выглядит. Ты просто должен знать, что это “you”.
Д.Ю. Возможно это другое слово, “thou”, это “ты”. “You”, это “вы”.
Иван Диденко. Я понимаю.
Д.Ю. В нынешнем языке так только к Богу обращаются.
Иван Диденко. Да. И, соответственно, им это читать довольно сложно. Мало того, когда я работал над текстом, передо мной был старый английский текст, а с правой стороны были пометки, как это читается в современном варианте. И очень много вещей из старого текста было вычеркнуто или нивелировано. А некоторые вещи были написаны противоположным образом. Конечно, малозначимые в сюжете. Ну, вот Ромео выходит из дома Капулетти после того, как он с Джульеттой познакомился. И он говорит, я сейчас не вспомню порядок, но смысл в том, что он говорит: “Я не могу уйти вперед”. А в правке написано: “Я не могу уйти назад”. Ровно в противоположную сторону. Важно? Не очень важно. Но это показывает, что алгоритм переложения на современный английский язык имеет большие допущения к тексту, которые убирают все непонятные и странные моменты.
Д.Ю. Я боюсь, что это вполне может быть, что это некий текст, скажем так, легковесный. Не академическое издание, где разжевывают подробно специалисты-филологи, специализирующиеся на языке того временного периода. А нечто такое легкое, чтобы донести до современных англичан.
Иван Диденко. No Fear Shakespeare. Есть такой сайт
Д.Ю. Так точно. Ну, наши граждане, попробуйте прочитать, что по-русски писали три-четыре века назад. Ждет масса открытий.
Иван Диденко. Так мало того. Еще и сам материал пьесы очень труден для восприятия. Например, начинается сцена, где Ромео и Джульетта провели вместе ночь и сейчас они расстаются. И первая фраза у Джульетты: “Уже уходишь ты”. У нас же в пьесе есть только диалоги. У нас нет описаний, кто, что думает, чувствует. Если бы мы читали прозу обычную, там было бы написано: “Тягостное молчание тянулось много часов, рассветные полосы...”
Д.Ю. Это же задача режиссера все это реализовать.
Иван Диденко. Я имею в виду, для читателя сложно представить, что происходит в данный момент. А там написано: “Уже уходишь ты”. И непонятно, из какого состояния он уходит, что у них был этой ночью, все ли хорошо. Там есть маленькая фраза, что: “Жаворонок разорвал ужасное молчание в их ушах”. То есть, они молчали давно, и молчание было тягостным. Эта фраза есть, но она маленькая и ее можно не заметить. И ее нет в классических переводах. Как может быть после ночи любви ужасное молчание?
Д.Ю. Может, вполне.
Иван Диденко. Судя по жизненному опыту, да. Но между Ромео и Джульеттой, в классической трактовке, не может потому, что все хорошо. А у них есть ощущение того, что один бежит в Мантую, бросая девочку здесь, а девочка понимает, что она остается одна, без защиты. Сейчас для нее настанет трудное время, что и происходит. Разговор с папой как раз и начинается после этой сцены. Поэтому когда она говорит: “Ну, останься. Ну, побудь еще”. Она так говорит не потому, что так влюблена и хочет еще секса. А потому, что она оттягивает момент, когда она останется одна с неприкрытой спиной. Ей очень страшно от этого. Там больше страха в этой сцене, чем романтики. Вот, собственно говоря, какую работы я провел.
Что я планирую делать сейчас. Я готовлю материал к изданию, как могу, я это делаю. Дальше, я сейчас пытаюсь общаться с какими-то людьми, пока безуспешно, кто может быть заинтересован в этой постановке. Я пытаюсь как-то с театрами разговаривать. Я думаю... У меня есть еще идея. Я ее озвучу. То, что я у вас озвучиваю, сбывается. Давайте я ее сейчас озвучу, а через год я скажу: “Сбылось”. Если в России эта идея не выйдет за рамки книги... Да, книгу люди уже ждут, они ее уже хотят. Я думаю, что это абсолютно правильно. Не так много труда на это нужно положить. Если эта идея в России не выйдет за рамки книги, соответственно, на Западе я попробую создать адаптированный текст “Ромео и Джульетты” на английском языке. Чтобы сегодняшним англоговорящим людям, не носителям языка, что очень важно, то есть, достаточно простой, чтобы они могли эту историю прочесть. Соответственно, поставить. Соответственно, снять. Соответственно, использовать. На базе тех знаний, которыми я владею уже и по английскому тексту, есть такой вариант попробовать это воплотить на Западе. Если в России я не смогу это, скажем прямо, продать. Для того, чтобы иметь ресурсы заниматься этим дальше. Потому, что дальше “Гамлет” будет обязательно.
И это произойдет, но я прекрасно понимаю, что работа над текстом “Гамлета”... Разбор будет длиться, как минимум, год. А дальше год будет длиться перевод. И эти два года ты должен иметь ресурсы для того, чтобы это время потратить на эту работу. А еще неплохо было бы иметь того, кто поможет. То есть, есть много аспектов, без которых ты не можешь включиться в эту работу. Скажем так, сделать ее так же, как я сделал работу по “Ромео и Джульетте”, я не смогу потому, что у меня нет 10 лет. Для того, чтобы...
Д.Ю. Крепко подумать.
Иван Диденко....Собственными силами вникать в этот текст. Мне нужны ресурсы. Вот, соответственно, этим вопросом я сейчас и занимаюсь. Вот то, о чем я хотел вам рассказать и показать те крупицы, которые мельчайшие, какие-то слуги, какое-то слово, какая-то рыба, какой-то заяц. Но которые в сумме составляют новую энергетику произведения, и, на мой взгляд, показывают, что оно стало немножко другим, я бы так сказал.
Д.Ю. А что теперь? Вы его в электронной версии выпустили? Или еще не выпустили?
Иван Диденко. Выпустил. То есть, люди, которые на него подписывались, они его уже получили в электронной версии и читают.
Д.Ю. А желающие еще подписаться могут присоединиться?
Иван Диденко. Могут присоединиться. Мало того, я понимаю, что людям может быть сложно читать с листа. Действительно сложно читать и сложно воображать. Я сделал видео прочтение. Как раз то, по которому я работаю. От начала до конца я сам читаю с пониманием того сюжета, о котором я рассказываю. Есть видеофайл. Есть аудиофайл отдельный.
Д.Ю. Можно смотреть?
Иван Диденко. Можно смотреть, да. У меня эту информацию можно на сайте найти и, соответственно, с ней познакомиться. И я это делаю на данный момент, разумеется, не бесплатно. Те деньги, которые я сейчас собираю, они пойдут на печать этой книги. То есть, там какая-то сумма на это нужна. Мотивацией, которую я получил тогда здесь, почти, что год назад, я вот сделал вот это.
Д.Ю. Готово, да?
Иван Диденко. Да. И спасибо вам большое.
Д.Ю. Спасибо личному составу, который поддерживает. Все, кто хочет поддержать, ознакомиться с текстом и прочее – линк под роликом. Все, кто хочет посмотреть видео, послушать аудио – линки на канал Ивана тоже под роликом. Ну, круто. Я не видел, честно скажу. С нетерпением хочу поглядеть, что же там получилось.
Иван Диденко. Дмитрий Юрьевич, мы не ставим точку. Потому, что этот проект... Здесь слово “верю”, оно не подходит. Потому, что у меня... Собственно говоря, терять такое начинание, наверное, надо быть полным идиотом. Я, конечно, могу посоревноваться, но все-таки думаю, что уже делать этого не стоит. Этот проект будет иметь воплощение. Тогда у меня будут какие-то реальные, в этом смысле, движения, достижения. Я обязательно приду и расскажу. Разумеется, когда будет работа над “Гамлетом”, я с огромным удовольствием приду и расскажу те “атомные” вещи, которые я в “Гамлете” обязательно найду. Поэтому вам колоссальное человеческое спасибо, людям огромное спасибо. Вашими усилиями этот проект состоялся и будет дальше развиваться.
Д.Ю. Деятелям искусства, кому будет интересно поставить подобное на сцене, милости просим, обращайтесь. Спасибо, Иван.
Иван Диденко. Спасибо огромное.
Д.Ю. Неподъемный труд, честно скажу. А на сегодня все. До следующих встреч.
Новости
VIP
